Штайн, успевший успокоиться и спрятавший, наконец, свое оружие, встал рядом, привалившись спиной к решетке.
– Ты как, Ридус? – тихо спросил он.
– Все хорошо, – отозвался магистр, пытаясь отогнать видéние обгоревшей человеческой руки, воздетой над пылающим креслом. – Мне намного лучше.
– Мне жаль, – сказал Штайн. – Жаль, что так вышло с магистром Ризаносом. Я не знал его, но уверен, он был достойным человеком.
– Несомненно, – произнес Ланье, чувствуя, как глаза все еще слезятся от едкой гари. – Понимаешь, это так… так несправедливо!
– Увы, смерть редко когда бывает справедливой, – механик вздохнул. – Она всегда приходит не вовремя и не к месту.
– Понимаешь, он всю жизнь потратил на это, – жарко зашептал Ридус, поворачиваясь к Штайну и все крепче сжимая железные прутья. – Всю жизнь он пытался найти хоть какие-то сведения о Вратах. Он искал их, не останавливаясь ни перед чем. Сначала его считали чудаком. Потом – сумасшедшим стариком. Когда мы встретились, он уже окончательно отчаялся что-то найти и считал, что прожил свою жизнь зря. А я подарил ему надежду. Дал ему то, что он искал и не мог найти – уверенность, что Небесные Врата можно найти и открыть.
– Понимаю, – медленно произнес Конрад, стараясь не думать о том, что его мечты о производстве гражданских парокатов сейчас как никогда далеки от воплощения в реальность. – Он, наверно, был рад.
– Не то слово! – с горечью бросил Ланье. – Тьен словно заново родился. Я видел, как загорелись его глаза. Он словно помолодел, сбросил два десятка лет. Поверил в то, что еще успеет найти Врата и, значит, достичь своей мечты. Но он не успел. Это ужасно, – пробормотал Ридус, сжимая решетку так, словно заключенный, мечтающий о свободе. – Оставалось совсем немного. Да, еще многое нужно было сделать, но речь шла о днях, быть может, неделях. Не о годах и десятилетиях, как раньше. Всего несколько шагов отделяли нас от самого значительного открытия в нашей истории, способного перевернуть мир. А тут…
Ридус замолчал и стиснул зубы. Уставившись в темноту, окутывающую дворик пансионата, он пытался сдержать слезы. Только сейчас он начал понимать, что вся его затея с поиском Небесных Врат из безобидного чудачества ученых превращается в какую-то войну, где непонятно, кто друг, а кто враг. Но теперь он знал точно – он не отступится от поиска Врат ни за что на свете. Никогда. Слишком многое уже случилось, чтобы просто так отступить, превратить все в шутку, в неудачную попытку исследователя разобраться в древней легенде.
– Конрад, – тихо позвал он.
– Что? – откликнулся механик, пытавшийся понять, где его место в этой истории и что теперь делать.
– Мы должны найти Врата, – сказал Ланье. – И открыть их. Быстро. Пока не пришел наш черед. Рано или поздно мы все, конечно, умрем. Но у нас есть хороший шанс найти Врата и перевернуть весь этот мир, всем назло. В память о Ризаносе, что не успел довести дело до конца.
– Если твой чертеж правдив, то шансы у нас действительно лучше, чем у бедняги Ризаноса, – задумчиво произнес механик. – Но меня тревожит то, что мы не знаем, кто и зачем дал тебе этот чертеж.
– Да наплевать, кто дал, – с жаром воскликнул Ланье. – Главное, что это все правда. Это подтвердил и Ризанос, а уж он-то разбирался в теме лучше, чем весь Магиструм, вместе взятый! А то, что нам пытаются помешать, – лучшее подтверждение подлинности документа.
– И серьезности намерений наших противников, – серьезно сказал Штайн. – Похоже, кто-то хочет сам завладеть этим чертежом.
– А это значит, что он – не подделка.
– Или наши противники лишь верят в то, что он не подделка, – Штайн хмыкнул. – И хотелось бы знать, кто они.
– Мне все равно, кто они, – бросил Ридус, отпуская решетку. – Я приложу все силы, чтобы найти Врата и изменить этот дурацкий мир, где ученые сидят в одном углу, инженеры в другом, а крестьяне равнин прозябают в дикости и до сих пор молятся на солнце. Так не должно быть, Конрад. Мы должны быть едины, только тогда мы сможем по-настоящему развиваться, только тогда у нас появятся силы и ресурсы сделать что-то по-настоящему великое, а не гнить поодиночке каждый в своем углу.
Инженер нахмурился и отлепился от решетки, встав напротив Ланье. Тот напоминал взбешенного воробья – по-мальчишески хрупкий, растрепанный, в обожженном плаще, он стоял, нахохлившись, но с упрямством в глазах глядя на своего нового друга. Не отводя взгляда от лица Конрада, он протянул ему раскрытую ладонь.
– Ты – со мной? – спросил он.
Штайн смотрел в его карие глаза, что, казалось, пылали отражением недавнего пожара, и думал о том, что будет, если сейчас он отвернется и уйдет в гостиницу. В самом деле, что он забыл здесь, среди магистров, убивающих друг друга из-за старой сказки? Это их дела. Ему всего лишь нужны деньги, чтобы наладить производство парокатов. Нужно всего лишь развернуться и уйти, навсегда выкинув из головы древние байки. Ему еще, возможно, удастся скормить проект механического корсета военному ведомству. Нужно лишь чуть его переработать, превратить в оружие, и тогда, возможно, удастся заинтересовать этих твердолобых болванов. Они сделают заказ, деньги потекут ручьем. Сначала придется наладить производство корсетов, потом, возможно, расширить его, если заказ будет большим. А потом начать разработку парокатов. И тогда, возможно, на склоне лет он будет сидеть в кресле у окна, глядя на площадь, по которой будут катиться его ожившие мечты, ставшие реальностью.
А Ридус? Быть может, он будет сидеть в тесной комнате в огромном доме среди других полубезумных стариков, так же, как сидел Ризанос. И, возможно, однажды к нему придет молодой и самоуверенный магистр, которому попался обрывок старого чертежа с непонятными рисунками и надписями. Ланье, кашляя и брызгая слюной, расскажет юнцу древнюю легенду, ради которой он пожертвовал жизнью и званием магистра. А потом, когда дело пойдет на лад, он… вспыхнет как свеча. Застынет в горящем кресле, воздев к потолку скрюченные руки в попытке уберечь хрупкую бумагу от наемных убийц…